Нам нечего предложить миру, кроме пустых слов, демагогии и упадка

Мы вошли в эпоху сакрального. Отныне, и присно, и во веки веков сакральным объявлено более чем гипотетическое место крещения крестителя России. Все ляжем и всех положим за обладание этим более чем гипотетическим местом.

Но вообще-то это не новость. Рубежи нашей родины всегда были для нас священными. И расширять нам их всегда хотелось. Мы, конечно, пели, что чужой земли не хотим ни пяди, но имели в виду при этом, что чужая она, земля эта, пока мы ее не взяли себе. А как взяли, так она сразу становится нашей. И мы ее вершка не отдадим.

Эта штука въелась в мозги очень глубоко. И не только от Ходорковского, но и от такого человека, как Новелла Матвеева, можно услышать сегодня о священности территориальной целостности. Что при ближайшем рассмотрении оказывается на поверку священностью территориальной экспансии. А если присмотреться еще чуть внимательнее, то – священностью обычного рвачества, алчности, желания хватать.

Тема эта важная. И сложная. И в ней очень важно отделить священное от совсем не священного.

За территориальную целостность России мы воевали в Чечне. Чечня хотела уйти, мы не хотели отпускать. Смотрите, что получилось. Чечня – это часть России? Я уж не спрашиваю, нужна ли России такая часть?

В 39-м году по договору с Гитлером о разделе Польши Сталин присоединил к России (СССР) земли, которые никогда в обозримом прошлом в Россию не входили (при предыдущем разделе Польши на 150 лет раньше земли эти отошли к Австро-Венгрии). Что из этого вышло? Мощное сепаратистское движение, которое, как его ни давили, через 50 лет таки оторвало от России-СССР огромную, много большую территорию.

Ну, и так далее – примеры здесь можно приводить долго.

Экспансия экспансии розь. Можно просто завоевать другую страну. Всю свою историю вплоть до последних десятилетий люди только этим и занимались. Но последствия завоеваний бывают разными. Если завоеватель несет завоеванному нечто ценное и важное для развития, завоевание оказывается прочным и часто завоеванный сливается с завоевателем в одно неразделимое целое. Если же это просто силовой захват, который не помогает, а мешает развитию, то завоеванный будет сопротивляться пока не освободится от завоевателя. Бывает и так, что сначала завоеватель помогает развитию завоеванного, а потом перестает. Тогда освободительная борьба вспыхивает не сразу после завоевания, а когда позитивное влияние захватчика оказывается исчерпанным.

Что это значит? Это значит, что завоевывают не оружием, а идеями. Оружие здесь вторично. Завоевать можно только того, кто хочет быть завоеванным. И только до момента, пока он хочет оставаться завоеванным.

Мы видим это в мировой истории всегда и везде. Видим это и в нашей собственной истории. Например, для Украины в 17-м веке и для Грузии в 18-м Россия служила весьма мощным локомотивом развития. Более того, если мы присмотримся повнимательней, то увидим, что и Польше с Финляндией в том состоянии, в каком они были в конце 18-го века, Россия очень мощно помогала развиваться. Но за сто лет эта мощь ослабела и пропорционально выросло желание поляков и финнов жить отдельно.

Назвав себя "СССР", Россия даже не только сохранила, но многократно прирастила способность развиваться самой и помогать развиваться другим. И несколько десятилетий это придавало стабильности советской "империи", поглотившей после второй мировой войны Восточную Европу и до некоторой степени страны китайского культурного ареала. Но этот потенциал развития был очень быстро исчерпан, что и стало причиной процессов дезинтеграции, приведших и к распаду СССР и, боюсь, еще далеко не завершенных.

Стремление сегодняшней РФ к сохранению территориальной целостности (а на самом деле, конечно, не к сохранению, а к приращиванию территорий) вполне естественно психологически и культурно. Экспансия – часть нашего "культурного кода", нашего архетипа.

Но проблема в том, что мы не поняли двух вещей. Первая – что времена меняются, и сегодня экспансия - это не то же самое, что оккупация и аннексия. Захват силой оружия сегодня играет гораздо меньшую роль, чем захват силой идей. Точнее, соотношение важности двух видов оружия – убивающего и идейного – сегодня радикально изменилось в сторону оружия идейного.

А вторая вещь, которую мы не понимаем, это то, что этого-то самого идейного оружия у нас и нет. А то, что было, затупилось и заржавело. Наши идеи архаичны, а сами мы отвратительно-отталкивающи. Посмотрите на лица вокруг. И поэтому совершенно естественна реакция тех, кто готов бежать от нас в объятия кого бы то ни было, лишь бы из наших. И здесь ничего нельзя сделать ни оружием, ни деньгами. Сделать можно, только обновив наш идейный арсенал.

Пока же нам нечего преложить миру, кроме немногих изрядно заплесневевших слов, значения которых мы сами не понимаем.

С таким состоянием души нам не о территориальной экспансии надо думать, а о том, чтобы самим не распасться на части: ведь и для различных регионов РФ плюсы пребывания в едином государстве становятся всё менее значимыми, чем соблазны самостоятельности.

В том-то всё и дело, что территориальная целостность сакральна, когда в ее основе лежат сакральные идеи. Наши же сегодня не то что не сакральны – их и профанными не назовешь.

Александр Зеличенко