Сына нашли мертвым в палатке ВСУ со связанными руками и ногами. А в постановлении написано: «Умер естественной смертью»

41-летнему Андрею Мусину из Вольногорска Днепропетровской области оставалось служить в армии всего несколько дней. За плечами оставался год нелегкой военной службы на Донбассе. Сообщает украинское издание Факты.уа

После лечения боец вернулся в часть, на территорию 93-й механизированной бригады в Черкасском Днепропетровской области. С нетерпением ожидал возвращения домой, мечтал поскорее обнять дочку и родителей-пенсионеров…

«Военные даже не захотели помочь нам с похоронами, так и сказали: "Это ваши проблемы"».

— Он позвонил мне за два дня до смерти, — рассказывает мать Андрея Мусина Алла Ивановна. — Обрадованно сказал: «Мама, мне осталось собрать еще две подписи — и все, еду к вам». На службе он находился с апреля прошлого года, а до этого работал в песчаном карьере на землеройно-транспортной машине.

Хотел вернуться на прежнее место работы. В этом году дочка Андрея, моя внучка, закончила школу, собирается поступать в вуз — ей была очень нужна отцовская поддержка. Сын обещал быть дома в пятницу, 27 марта, но в тот день так и не появился.

Погибший при загадочных обстоятельствах боец 93-й механизированной бригады Андрей Мусин воевал с апреля прошлого года — ему оставалось служить всего несколько дней

На следующий день к нам приехал его сослуживец со страшной вестью. Сказал, что Андрея нашли мертвым в армейской учебной палатке на территории части. Он был привязан к внутренней стойке, руки и ноги связаны, голова обмотана скотчем.

Боец, сообщивший нам о его смерти, не знал подробностей. Что случилось, кто его привязал, почему он умер? Сослуживец предупредил, что тело уже отправили в морг и нам нужно сначала ехать туда, а потом обращаться в прокуратуру.

Я в отчаянии позвонила командиру батареи. Его ответ ошарашил. Он заявил, что Андрей еще три дня назад был демобилизован, собрал вещи и ушел из части в неизвестном направлении. Позже, однако, выяснилось, что он солгал, пытаясь замести следы и избежать ответственности.

Увидев в морге тело сына, родители убедились, что смерть была насильственной.

— Губы разбиты, в засохшей крови, синяки на лице замазаны тональным кремом, — тяжело вздыхает Алла Ивановна. — Позже увидели фотографии с места гибели Андрея. Все, как описывал его сослуживец: палатка на территории — нежилая, учебная.

Тело лежит на земляном полу, вокруг рук и ног намотаны веревки. На одежде следы грязи. Даже в ноздрях, по заключению экспертизы, были кусочки земли. Значит, он сопротивлялся тем, кто его связывал.

Военная прокуратура категорически отказалась заниматься этим делом, хотя преступление произошло на территории части. Там объяснили это тем, якобы боец уже был демобилизован и, следовательно, никакого отношения к части не имел.

Действительно, в военном билете сына стояла печать, что он был демобилизован за четыре дня до смерти. Может, мы и поверили бы, если бы сын в телефонном разговоре не упомянул о «еще двух необходимых подписях». Да что там! Ведь командир врал, когда говорил, что Андрей «ушел с вещами». На самом деле он находился в части.

Чтобы понять, где вещи и документы сына, нам пришлось несколько дней бегать между милицией и военной базой, пока, наконец, на пропускной пункт воинской части нам не вынесли его сумку. Там, кстати, многого недоставало.

Пропал мобильный телефон, не было даже камуфляжной формы. Удостоверение участника АТО ему дать не успели, хотя отметка об участии в боевых действиях на востоке у него есть. Сказали, дают только живым.

Военные даже не захотели помочь нам с похоронами, так и сказали: «Это ваши проблемы». Спасибо волонтерам — они достали военную форму, чтобы похоронить его как солдата, и добились, чтобы над могилой прогремел салют. Похоронили сына на городском кладбище на Аллее героев.

Дело по факту смерти военнослужащего расследовалось в Новомосковском горотделе милиции (Днепропетровская область) и спустя три месяца было закрыто «в связи с отсутствием состава преступления».

«Установлено, что А. Мусин в ночь на 28 марта употреблял спиртные напитки, потом пошел в казарму, где утром его нашли мертвым, — указано в постановлении. — Смерть наступила от сердечного приступа на фоне алкогольного опьянения. Телесных повреждений не обнаружено, следы насилия отсутствуют». Гибель солдата была квалифицирована как "естественная смерть"».

То есть следователь просто не обратил внимания на тот факт, что потерпевший умер связанным, с заклеенным скотчем ртом и синяками на лице?

Убитые горем родители обратились в Украинский Хельсинский союз по правам человека.

— В ходе следственных действий сотрудники милиции опрашивали военнослужащих, даже собаку в часть приводили. Но так и не сумели выяснить главного: кто связал бойца? — рассказывает правозащитник Владимир Плетенко.

— На элементарный запрос из милиции с просьбой предоставить список людей, находившихся на территории части 27–28 марта, командование военной части ответило отказом.

Дескать, это военная тайна. Спрашивается: если он был уже уволен в запас, то почему ночевал на территории части? Если он «употреблял спиртные напитки», как сказано в постановлении о закрытии уголовного дела, то почему командование допустило распитие спиртных напитков на территории? Безусловно, эти вопросы — компетенция военной прокуратуры, которая категорически отказалась вмешиваться в расследование.

Сейчас нам удалось добиться его возобновления. Готовим жалобу в Генеральную прокуратуру Украины по поводу халатного отношения военной прокуратуры Днепропетровской области к происшествию.

— После лечения в одесском госпитале Андрей прошел медицинскую комиссию и был признан совершенно здоровым, — вспоминает мама погибшего солдата. — Во время боевой операции в Донецкой области он был ранен в ногу, но ничего мне тогда не сказал.

Уже потом, когда сын приезжал в отпуск, заметила, что он хромает, и узнала правду. Андрей всегда говорил: «Мама, меньше знаешь — крепче спишь!» Он берег нас, не хотел, чтобы мы переживали. А сам не дожил одного дня до возвращения домой…

«Сослуживцы рассказали, что офицер, проезжая мимо блокпоста, на котором стоял сын, сзади выстрелил ему в шею»

Еще более дикая история произошла в 13-м Черниговском отдельном мотопехотном батальоне. 30-летний наводчик зенитной установки Дмитрий Пономаренко нес дежурство на одном из блокпостов в селе Клещевка Донецкой области. Там он был смертельно ранен выстрелом в шею. Правда, по словам очевидцев, стрелял не враг, а один из… офицеров батальона.

— Вечером 29 июня с мобильного номера Димы мне позвонил незнакомый мужчина, представился командиром, но не назвал имени, — рассказывает мать Дмитрия Татьяна Пономаренко. — «Дима ранен, но вы не волнуйтесь.

Мы уже отправили его в госпиталь, там подлечат. Он обязательно выздоровеет. Такие, как он, не умирают». Я испугалась и… удивилась: «Тогда почему вы звоните с его телефона?» «Так у нас и вещи его остались, ведь скоро он вернется», — заверил собеседник.

Увы, дозвонившись до госпиталя, мы узнали, что состояние Димы очень тяжелое: проникающее огнестрельное ранение в шею с повреждением позвоночника и спинного мозга. На следующее утро у сына развился стремительный отек легких и головного мозга. В 10.45 его не стало. Примчавшись в госпиталь, я уже не застала его в живых…

В день смерти Дмитрия матери позвонили его сослуживцы. Рассказанное ими стало шоком для семьи.

30-летний Дмитрий Пономаренко был наводчиком зенитной установки. В день убийства он нес дежурство на блокпосту и был смертельно ранен офицером его батальона.

— Ребята рассказали, что накануне у Димы произошел конфликт с одним из офицеров батальона, — говорит мама погибшего солдата. — Дело дошло до драки. А на следующий день старший по званию проезжал на машине мимо блокпоста и выстрелил парню сзади в шею. Бойцы готовы рассказать обо всем на следствии и суде.

За неделю до несчастья я провожала Диму на восток после лечения в госпитале. Каждый раз, собирая сына в армию, плакала. А в этот раз почему-то была уверена, что все будет хорошо. Да и Дима смеялся: «Не переживай, скоро будешь меня встречать». Мы не могли себе представить, что он погибнет в районе, который в зоне АТО считается относительно безопасным.

Помолчав, женщина добавила:

— Сынок однажды прощался со мной, когда они выходили из Дебальцево. Позвонил ночью, сказал: «Мама, мы отсюда не выйдем. Полсуток стоим по колено в воде, а по нам молотят «градами». Но тогда они все-таки вышли.

Это было счастье. Несколько месяцев он, контуженный, оставался на службе, пока в апреле его все-таки не направили на лечение. После выписки из госпиталя служить оставалось чуть больше месяца. Вся наша семья верила в лучшее.

«ФАКТАМ» не удалось дозвониться свидетелям ЧП. Но ближайший друг Дмитрия — 28-летний боец, попросивший пока не называть его имени (до демобилизации и возвращения домой ему осталось десять дней), утверждает:

— В тот день в районе Клещевки обстрела не было. Я находился на другом блокпосту, но слышал о произошедшем от ребят. Уверен, что убийство — следствие внутренних разборок. Офицер, о котором идет речь, отличается агрессивным неустойчивым характером. У него уже бывали случаи рукоприкладства по отношению к бойцам, а однажды он разбил витрины в местном магазине.

Волонтер Ольга Сытник по просьбе родных отправилась в расположение части в Донецкой области, чтобы забрать Димины вещи.

— Мы хотели заехать на блокпост в Клещевке, где произошло убийство, расспросить бойцов о случившемся. Но комбат нас туда не пустил, — рассказала Ольга. — Командир, вышедший нам навстречу, показался мне, как бы это сказать, неадекватным.

Я попросила его рассказать, что случилось на блокпосту. И тут он вдруг заявил, что Дима был ранен… заточкой. От дальнейших объяснений отказался. Кем ранен? Заточка — орудие бандита, ею можно ударить только в упор. Кто его ударил? К тому же в свидетельстве о смерти значится огнестрельное ранение? Бред какой-то…

Понятно, что ответ на эти вопросы должно дать объективное расследование преступления. Но, по мнению юриста Владимира Плетенко, следствие по делу, которое ведет прокуратура Жовтневого района Днепропетровска, практически не движется.

— Увы, по этому делу до сих пор практически не было проведено следственных действий: ни допроса свидетелей, ни баллистической экспертизы, — считает Владимир Плетенко.

— Человек, возможно, совершивший преступление, находится на свободе, имеет возможность влиять на свидетелей, которые являются его подчиненными. Единственное, что нам удалось добиться, — мать признали потерпевшей по делу, она получила возможность ознакомиться с материалами расследования.

В прокуратуре с такой позицией не совсем согласны.

— О том, что имеются свидетели, якобы видевшие, как офицер стрелял в подчиненного, следователь узнал лишь в ходе допроса матери погибшего, — рассказали в пресс-службе прокуратуры.

— После этого мы начали активное расследование. Сейчас проводятся мероприятия по установлению свидетелей. Если показания подтвердятся, будем направлять дело в военную прокуратуру, так как преступления, совершенные внутри воинских частей, находятся в компетенции военных прокуроров.

Родные погибших солдат еще надеются на установление истины:

«Наши сыновья шли защищать Родину, а не погибать в разборках. Или все будет списано на войну?»