Черный тюльпан. Как погибших солдат возвращают домой

Ярослав Жилкин четыре месяца помогает погибшим украинским солдатам вернуться домой. Он и другие волонтеры миссии "Черный тюльпан" ездят в зону, подконтрольную боевикам, несмотря на ультиматумы жен и риск оказаться среди убитых, — все ради того, чтобы ни один солдат не был потерян для своих близких навсегда.


Еще недавно Ярослав развивал собственный бизнес. Его жизнь кардинальным образом изменил один разговор с бабушкой, брат которой исчез в первые дни Второй мировой войны. Она часто плакала, говорила: "Найти бы хоть место, где он погиб". Это был 2008 год. Ярослав пообещал сделать все возможное, чтобы найти деда.

Но исполнить мечту бабушки не удалось — слишком тяжелый был случай. В 2011 году Ярослав Жилкин передал управление бизнесом супруге, а сам занялся общественной деятельностью. Он стал руководителем гражданской организации "Союз "Народная память", которая до сих пор занимается поиском солдат, погибших во времена Первой и Второй мировых войн.

Чувство опасности преследует нас постоянно. Но впервые по-настоящему страшно стало в самом начале, когда я только дал согласие на то, чтобы вместе с командой поехать за погибшими под Иловайск и на Саур-Могилу. Тогда внутри будто что-то сжалось. Сразу появились сомнения. А вдруг сам организм подает знак, и произойдет что-то нехорошее?

Мы не были полностью уверены — справимся с предстоящим заданием или нет, но заручились поддержкой духовенства, психологов и отправились в путь.

В первой поездке участвовали 12 человек и священник, который пытался исполнять роль психолога-вдохновителя. Мы были напуганы, не знали, чего ожидать. Батюшка всю дорогу подбадривал нас, рассказывал, насколько богоугодное дело предстоит совершить. Но все, что он говорил, я слышал лишь краем уха. Все равно думал о своем.

Всем нам раньше приходилось работать с останками солдат, пусть и в составе разных поисковых групп. Когда события на востоке Украины только начинались, мы с горечью шутили, что рано или поздно придется взяться за более современный период. Но все равно предложение военно-исторического музея при Минобороны отправиться на поиски погибших стало неожиданностью.

Мы знали, что это произойдет, но не думали, что так скоро.

Поначалу у нас не было ничего — ни снаряжения, ни точной информации. Мы нередко попадали под обстрелы "Градами" и влипали в разные неприятности. Опыт показал, насколько большая пропасть между тем, что приходилось делать раньше, и что теперь.


Семейная история заставила Ярослава Жилкина заняться поиском воинов, погибших во времена Второй мировой войны. Фото mashable.com
До сих пор помню, как увидел первую группу убитых. Они лежали около недели, а то и двух. Тела уже были частично мумифицированы. По лицам определить было ничего не возможно — стянутая кожа, мухи, запах. Тогда я узнал, что такое последствия смерти. Не просто "свежее" тело - а тело, над которым потрудилась природа.Когда находишь следы боев, случившихся больше сотни лет назад - это совсем другие эмоции. Сейчас же мы видим последствия недавних сражений: много органики, разбросанные бинты, жгуты, сухпайки. По этим вещам четко можно представить картину того, что происходило.

Мы старались не углубляться в переживания. Просто принялись за работу.

Потом нашли еще одного. Сначала из захоронения показалась кисть руки, а на ней — часы. Так вот часы шли. Я еще тогда ребятам сказал: "Человека уже нет, а часы идут".

Когда приходит чувство отвращения или паники, психологи советуют нам представить, что это не останки вовсе, а мешок картошки, или спеть что-то подбадривающее, отвлечься. Лично мне помогает песня.

Есть люди, которые приезжают на место и понимают, что не могут работать. Остальные замечают это и предлагают подменить. Работаем молча. Понимаем друг друга с полувзгляда. Видно, кто может через себя переступить, а кому с этим справиться не под силу. Это не вина людей. Не каждый готов к такому испытанию.

После первой поездки часть группы покинула миссию. Пришлось обзванивать знакомых, и набирать новую. C нами работают жители разных регионов Украины. Но из соображений безопасности стараемся не брать тех, кто живет западнее Житомира. Все-таки на въезде в "зону" паспорт проверяют, прописку в том числе.

На территории, которую контролирует Украина, мы не работаем. Этим должны заниматься следственные органы, прокуратура. В случае чего, мы готовы помочь, но такими вещами нельзя заниматься там, где украинские законы имеют силу.

Миссия работает под присмотром комбатантов с той стороны. Их присутствие в нашей машине дает основания надеяться, что с нами ничего плохого не произойдет. Потому, что группа людей, которые снуют по полю и что-то ищут может вызвать подозрения. Нас легче подстрелить, чем выяснять, кто мы.

Сначала с сопровождающими вовсе не общались. Молчали практически всю дорогу туда и обратно. Но когда три месяца изо дня в день работаешь с одними и теми же людьми, трудно не познакомиться.

Мы знаем их имена и то, кем они были в мирной жизни. Они обыкновенные. Без рогов и копыт. Со своими убеждениями, со своими взглядами на происходящие события. Они часто высказываются о чем-то, мы молча соглашаемся.

"Черный тюльпан" — гуманитарная миссия. В группе работают люди разных политических взглядов. Но там мы обязаны соблюдать нейтралитет. Для них мы — "укропы". Мы не спорим. Позволяют работать — и хорошо.

Бывает, находишь человека в машине. По бортовому номеру можно узнать, за каким экипажем она закреплена. Это одна из деталей, по которой реально идентифицировать солдат. А дальше уже — приблизительный размер обуви, какие-то прижизненные дефекты или еще что-то. Все в совокупности помогает опознавать военных.Наша главная задача — собрать на месте максимум информации, которая поможет опознать бойца. К сожалению, в Украине так и не ввели дивизионные жетоны, поэтому тела зачастую остаются без документов.

Но братских захоронений все равно не избежать. Помню случай, когда нашли машину, а в ней — от трех до семи человек. Они полностью сгорели, осталась горстка пепла. ДНК-анализ не помог бы. Кто там был, можно только предполагать.

В поездке, из которой я только что вернулся, мы обнаружили двух парней - на поле лежали. Указали на них местные жители. Одного фермер какой-то землей присыпал. Другого - комбайнеры случайно увидели, когда урожай собирали.

Последний все еще был в бронежилете, но его кости обглодали и растащили звери. Рядом лежали пустые обложки от паспорта, военного билета и бумажка — именное приглашение на выборы. Она была выцветшая, пережила дожди. Один порыв ветра — и ее бы унесло. Раньше мы проходили мимо этого места много раз. Но убранный подсолнух напоминает кости, отличить их на первый взгляд трудно. Прошел бы еще месяц-два, и человек был бы потерян навсегда. Родители, жена или близкие его бы уже не дождались.

А сколько таких лежит еще? Но что ты с этим сделаешь? Говорят, что война не закончится, пока не будет похоронен последний солдат. Так вот вряд ли это когда-нибудь произойдет. И это вызывает ощущение полного бессилия. Оно присутствует постоянно и ужасно угнетает.

Бывает, стоим на блокпосту при въезде в "зону". Проверяют документы. С пристрастием так проверяют. А рядом народ ведет огонь в какую-то посадку. Приходится делать вид, что нам это безразлично, что ничего не замечаем.

Когда солдат на фронте, у него есть оружие, от него хоть что-то зависит. Он может за себя постоять. А мы предоставлены ситуации, и ничего не можем сделать. Это состояние, будто у тебя связаны руки и ноги, а ты вот-вот можешь упасть в воду.


Волонтерская группа "Черный тюльпан" - ребята со стальными нервами. Фото FB
Стоит ли рисковать жизнью ради погибших?

Мне много раз казалось, что я нашел ответ на этот вопрос. Но это не так. Я понимаю, что рискую. Так же, как и мои товарищи, которые работают рядом. У них есть дети, есть жены, ставящие ультиматум: "Либо развод, либо езжай в свою "зону". Но каждый раз мы находим для себя какое-то оправдание.

Психологи нам не раз говорили: "Ребята, кроме вас, никого нет. Единственные, кто согласился – вы". Эта мысль как-то помогает держаться и работать дальше. Слова, которые люди пишут нам в Facebook, тоже приободряют.

Моя жена совсем не понимает, зачем я взялся за эту работу. Говорит: "Этим должно заниматься государство". Вот вам и повод для семейных ссор. Но стоит признать, что, в принципе, жена права.

Нормальное государство всегда предпринимает максимум усилий для возвращения тела домой. Не говорю уже о пленных и эвакуации раненых. Семья должна обрести могилу погибшего. Если ее нет - это долгая и незаживающая рана.

Представляете, как больно матери осознавать, что она даже не знает, где могила сына, где он лежит? Это страшная вещь. Не дай, Бог, это кому-либо пережить.

Для нас вообще нет никакой разницы, кто погиб и за кого он воевал. Если мы находим тела погибших той стороны, мы передаем их судмедэкспертам в Донецк. Не должно быть так, чтобы "умирал солдат известным – умер неизвестным". Это не по-человечески, не по-христиански.

Самое сложное в нашей работе — сохранить нормальное моральное состояние, побороть отчаяние и апатию.

Тяжело на душе, когда возвращаешься домой без результата. А когда везешь кого-го, наоборот, понимаешь, что не зря рано вставал, нервничал, рисковал.

10 дней — максимальный срок, который можно там выдержать. Я заметил, что через 5-6 дней, в группе начинаются конфликты. Поэтому у нас тоже есть ротации.

Ездим в основном за свои деньги и за счет пожертвований. А еще военные иногда помогают топливом.

К мирной жизни возвращаться трудно. Все равно потом тянет обратно. Мы, как сталкеры. В одноименном фильме Тарковского есть очень много аналогий, много фраз передающих суть того, что происходит в "зоне".

Там самое важное достижение — выжить. Здешние же проблемы кажутся настолько мелкими, что в голове не укладывается, как это всё может сосуществовать.

Я понимаю людей, которые возвращаются с передовой и с агрессией смотрят на происходящее. Мне сложно видеть кричаще радостные лица. Но и бесконечно сопереживать чужому горю тоже невозможно.

Все, что происходит сейчас в мире, уже происходило. Одни и те же призывы, сценарии, причины. Меняются люди, география, даты. Все остальное повторяется.

Нынешний сценарий уж слишком похож на то, что было вначале Первой мировой войны. События в Украине приобретают те же оттенки.

Я боюсь, что это может привести к действительно горячему конфликту мирового масштаба. Тогда счет жертв пойдет даже не на миллион. Но вспомните, какие итоги Первой мировой. Все империи рухнули. Даже победившие страны, понесли тяжелые потери.

Конфликт – это нежелание договариваться. Люди забывают, что любой конфликт рано или поздно заканчивается миром и переговорами. Вопрос только в том, какую цену нужно за это заплатить.

К сожалению, сейчас я не вижу никакого желания ни с одной, ни с другой стороны сесть за переговоры.

Ситуация усложняется еще и тем, что наше общество сейчас нездорово. Оно, как сжатая пружина - малейший повод, и выстрелит. Общество нельзя долго держать в напряжении. Это может привести к событиям, более страшным чем то, что сейчас происходит. Достаточно мелкого повода.

Я не знаю как, но политики должны остановить эту войну. Она ни к чему хорошему не приведет.

Раньше старики говорили: "Ой, деточки, лишь бы не было войны". Все-таки не оценили мы эти слова. Пришлось по-новому ощутить все эти страдания.

Александра Гайворонская, журналист УП