Исповедь оголтелого ватника

Мы все ближе к большой войне, увы, уже не гибридной, а открытой. Это ощущение возникло летом прошлого года, в самые критические и трагические моменты донбасского противостояния.

Оно на порядок усилилось, когда 17 ноября на кремлевском совещании силовики объявили президенту о теракте как причине авиакатастрофы А321 над Синаем, пишет СП.

Признаться, в том момент я как никогда раньше понял чувства людей, 22 июня 1941 года слышавших из радиоприемников: «Сегодня, в 4 часа утра, без объявления войны…». После того, как Турция сбила наш бомбардировщик, войной буквально пахнет в воздухе.

Большая война с внешним противником или несколькими противниками — это невероятная национальная консолидация, и одновременно, парадоксально-диалектически, это почти неизбежная в том или ином масштабе война гражданская. Война внутренняя может быть следствием, спутником или фазой войны внешней. Внешнюю войну нередко затевают, чтобы отвлечь народ и уберечься от войны внутренней, результат, как правило, оказывается ровно противоположным. Связка войны внешней и войны внутренней срабатывает почти неизбежно.

Великая Отечественная была моментом наибольшего нашего сплочения, и все равно даже там есть страницы «РОА», «Локотская республика», «Краснов», «Шкуро»…События же 1939−1945 годов во многих странах Европы, особенно Польше и Югославии, заставляет серьезно отнестись к термину «Европейская Гражданская война». Конечно, отнюдь не всегда идущая рядом или после внешней войны война внутренняя оказывается столь же кровавой. До кровопролития дело может вообще не дойти, ограничившись разрывом семейных и дружеских связей, разочарованием в прежних моральных и творческих авторитетах, занявших не ту сторону, едкими перебранками да штукатуркой, обильно осыпавшейся с потолка после того, как громко хлопнули дверью.

Мы, воспитанные на великой русско-советской литературе, на «Тихом Доне» и «Родинке» Шолохова, на «Сорок первом» Лавренева, с детства знаем, что нет ничего страшнее гражданской войны, когда калечат, кромсают, убивают брат — брата, отец — сына, любящая женщина — любимого мужчину. Демаркационная линия разделила в нашу Гражданскую — зачастую навсегда — сотни и тысячи семей.

Такое часто бывает, когда спор идет не о фьючерсах, лизингах, кэше и Гавайях, а о высших ценностях — Боге, Родине, Чести и Долге. Ситуация «брат на брата» являет собой классический дуализм, наряду с отчетливой трагичностью есть в ней… красота? Не то слово, конечно. Справедливость? Чуть ближе, но все равно не оно. Генодицея, что ли, оправдание рода по-нашему. Только великий народ может поставить трансцендентные ценности и благо Большой Семьи под названием Нация (благо, конечно, каждый понимал по-своему) выше малой семьи и узкородственных связей.

Сейчас разделение 86 на 14% в гораздо пока меньшем и травоядном масштабе, но повторяет ситуацию столетней давности. Уточнение «пока» здесь вполне уместно. Вот только от ценностей, ориентиров и планов на будущее России этих 14% наверняка содрогнулись бы и «белые», и «красные». Недоумение, помноженное на гадливость, размывает узы не меньше, чем кровь.

У меня есть друг студенческих времен, лучший, пожалуй, на том жизненном отрезке. Мы вместе страдали юношеским либерализмом, после провала СПС и Яблока на думских выборах-2003 чуть ли не со слезами сочиняя заголовки для газет: «Вчера, не приходя в сознание, после долгой и продолжительной болезни скончалась Свободная Россия». Университетский курс закончился, мы виделись сначала часто, затем, по географическим и другим причинам, все реже, где-то раз в год. При нашей встрече в 2010 году он сказал: «Ты знаешь, я теперь лоялист, за Путина, порядок ведь, стабильность».

В отношении социально-экономической политики партии и правительства я и сам тогда был лоялистом куда больше, чем сейчас, поэтому радостно удивился, даже подкинул дополнительный наивный аргумент: «При нем мы не худший вуз не худшим образом закончили». Потом мы встречались примерно так же редко, о политике особо не говорили, но я чувствовал, что либеральность в нем по-прежнему сильна, сильнее, чем вызванная материальными успехами при нынешней власти (он не последний человек в крупной алкогольной компании) лояльность.

После присоединения Крыма я выложил в Фейсбуке видео, где счастливые люди на главной площади Севастополя поют российский гимн, он оставил комментарий: «Какая мерзость и стыд». Я ответил: «Тебе, может, и мерзость, для остальных — радость», он буркнул что-то ироничное и исчез, чтобы вскоре опубликовать на своей странице фотографии с «Марша Мира» под украинскими флагами.

Потом у него были еще какие-то саркастические статусы, перепосты «Сноба», Иртеньева и Бильжо, окончательно же меня не так давно добила фотография с подписью «Счастлив, что живу с этими людьми в одно время. И что с некоторыми из них даже немного знаком лично». Минут десять водил курсором возле кнопки «Друзья», чтобы снять утвердительную галочку, затем плюнул и не стал ничего делать. При следующей встрече мы, наверное, пожмем друг другу руки, вряд ли обнимемся, о чем будем говорить, если будем вообще, не знаю, о погоде? Хотя встреча может и не состояться, он недавно на том же Фейсбуке похвастался получением второго, израильского гражданства.

Еще один друг, еще школьных времен, живет за границей уже давно. Мы общаемся в соцсетях, для него такая переписка очень важна и ценна. Недавно я, осторожно и заранее чувствуя недоброе, спросил его: «Ты не осуждаешь Россию за Крым?». «Не Россию, а одного человека», — прилетело из Лондона. Несмотря на такую великодушную амнистию, сердце кольнуло и ухнуло куда-то вниз. Я в шутливом тоне предложил закрыть только что открытый вопрос, он с радостью согласился. Я делаю скидку за среду обитания, и при встрече постараюсь общаться так же, как это было раньше, не поднимая щекотливую тему. Но зарубка осталась, и шанс, что тема все-таки всплывет, весьма серьезен. Скорее да, чем нет.

Такие истории вокруг меня сплошь и рядом. Мой ближайший родственник, человек весьма либеральных взглядов, свел практически до нуля контакты с очень дорогим с детства (а это шестьдесят лет!) человеком, который, живя в Израиле, публикует в Одноклассниках гадливые статусы про «ватников», «колорадов» и «российскую шовинистически-империалистическую агрессию против Украины». Это очень неправильно и одновременно… глубоко правильно.

Мне могут показать фотографии видных кремлевских телеведущих-пропагандистов, в не очень трезвом виде прижимающихся бородатыми щеками к еще более бородатым щекам ультралиберальных коллег. Другие снимки, где патриотические публицисты мило общаются на общих попойках с «заукраинскими» и «антиватницкими» коллегами по цеху. Едко сказать: «Это ж все разводка для ширнармасс, видишь, у них все между собой хорошо, а остальное спектакль, не более, вот цена всего патриотического пафоса». Прискорбно, коли в этом есть хоть частичка истины, а она есть, и немалая. Но что меняется от констатации данного факта?

Это не у ширнармасс неправильно, а у них. И их тоже жизнь скоро поправит, непременно поправит. Можно сухо поздороваться с адептами мнений аля «колорады в Одессе сами себя пожгли» и шутниками про самонаводящиеся луганские кондиционеры. Можно, хотя все более проблематично и незачем, сидеть за одним дискуссионным столом, для чего-то изображая цивилизованное обсуждение, и даже за одним столом для банкетов, если он большой, а вы на разных углах и друг друга не видите. Но мило с улыбкой трепаться на светские темы, делая вид, что вас ничто не разделяет? Нет.

Несмотря на провокационный заголовок, я, наверное, не самый оголтелый ватник, так, выше среднего накала. Я вполне согласен, что рушить дружбу из-за политики — дело дрянное. Но политика — это споры «если не Путин, то кто» и «за каких из имеющихся в бюллетене жуликов и воров проголосовать, если голосовать вообще».

А «Крым не пармезан, на макарошки не потрешь», «кому нужен этот проклятый Донбасс?», «подумаешь, турки самолет сбили, что ж, на отдых к ним не ездить?», «за убитых парижан сердце болит, а за русских не получается, у них на роду написано в муках гибнуть», «Шарли не глумились над синайской трагедией, а талантливо заострили проблему» — это ведь не политика, это глубочайшая и практически неустранимая разница в мировоззренческой оптике. Которую, кстати, противная сторона не просто признает, но и постулирует на биологическом уровне. И хуже, чем ссориться из-за политики, — только лукаво выдавать за политику эту страшную пропасть.

Станислав Смагин